Опрокинутый мир - Страница 27

— Я узнала, как нам пожениться.

— Что, еще одна церемония?

— Да нет, все гораздо проще. Мы подпишем заявление в двух экземплярах, а потом каждый передаст экземпляр старшему из своих наставников. Бланки заявлений у меня внизу, разобраться в них легче легкого.

— Стало быть, можно подписать их не откладывая?

— Можно. — Она взглянула на меня пристально. — А ты не раздумал?

— Разумеется, нет. А ты?

— Я тоже нет.

— Несмотря ни на что?

— Как тебя понять?

— Несмотря на то, что мы с тобой то и дело натыкаемся на темы, которые я не могу или не хочу обсуждать, и несмотря на то, что ты порицаешь меня за молчание.

— Тебя это тревожит?

— Очень.

— Можно и повременить с женитьбой, если тебе так больше нравится.

— А что это изменит?

Мне было совершенно неясно, какие последствия могло бы иметь расторжение нашей помолвки. Поскольку мы были обручены при всех и в церемонии участвовали представители гильдий, вправе ли мы теперь заявить, что вовсе не намерены сочетаться браком, и не будет ли такое заявление расценено как вызов? С другой стороны, с того дня, как мы формально стали женихом и невестой, нас никто не торопил. Что разделяло нас? По-видимому, только досада на ограничения, навязанные нам клятвой. Если бы не она, мы превосходно бы ладили.

— Давай пока оставим этот разговор, — предложила Виктория.

Позже, когда мы вернулись к ней в комнату, атмосфера заметно потеплела. Мы толковали о том, о сем, старательно избегая проблем, которые, как мы убедились, могут привести к размолвке — и к ночи от разногласий не осталось и следа. Проснувшись утром, мы без долгих размышлений заполнили заявления и передали их руководителям. Правда, Клаузевица не оказалось в Городе, но я нашел гильдиера-разведчика, который принял заявление от имени главы гильдии. Все вроде бы были довольны нашим решением, а мать Виктории в тот день долго сидела у нас, рассказывая, какими новыми правами мы обладаем теперь как муж и жена.

Прежде чем уйти из города обратно к Мальчускину, я забрал из яслей последние свои пожитки и окончательно перебрался к Виктории.

Мне было шестьсот пятьдесят две мили от роду, и я стал женатым человеком.

10

Еще несколько миль — и в моей жизни установился новый, по большей части вполне определенный порядок. Когда я попадал в Город, моя жизнь с Викторией была полна комфорта, счастья и любви. Она подробно рассказывала мне о своей работе, и благодаря ей я узнал, как организована повседневная городская жизнь. Иногда она возобновляла расспросы о том, что и как я делаю за стенами Города, но то ли ее любопытство приутихло, то ли она научилась сдерживать себя, только ее обиды уже не заявляли о себе с той же настойчивостью, как поначалу.

А ученичество мое шло своим чередом. И чем шире я участвовал в разнообразных трудах гильдиеров вне Города, тем яснее сознавал, что его неустанное движение — результат объединенных усилий всех гильдий.

Когда я завершил третью и последнюю милю с Мальчускиным, меня по приказу Клаузевица перевели к стражникам. Это был неприятный сюрприз: я почему-то вообразил себе, что после стажировки у путейцев сразу же приступлю к работе в собственной гильдии разведчиков будущего. Оказалось, однако, что мне предстоит провести по три мили с каждой из верховных гильдий.

Мне было жаль расставаться с Мальчускиным: его простодушная преданность тяжкому труду путейца внушала искреннее уважение. Как только мы перевалили тот гребень, класть рельсы стало гораздо легче, новая бригада наемных рабочих не предъявляла пока никаких жалоб, и всегдашнее его ворчливое недовольство жизнью явно смягчилось.

Прежде чем отправиться к стражникам, я разыскал Клаузевица. Я вовсе не жаждал преувеличенного внимания к своей персоне — и все же спросил, в чем смысл принятого решения.

— Это стандартная практика, Манн, — ответил глава гильдии.

— Но, сэр, я полагал, что уже достаточно подготовлен к тому, чтобы встать в ряды разведчиков будущего.

Клаузевиц сидел за столом спокойно, почти расслабленно — мой робкий протест его ни в коей мере не взволновал. Вероятно, в таком протесте и не было ничего необычного.

— Мы должны заботиться о боеготовности наших рядов. Подчас возникает необходимость в интересах безопасности Города пополнить число наших защитников за счет других гильдий. И тогда уже нет времени на обучение новичков. Каждый полноправный гильдиер отслужил положенный срок у стражников, и теперь твоя очередь.

Спорить было не о чем, и на следующие три мили я превратился в арбалетчика второго класса.

Эти три мили я вспоминал с отвращением и досадой — досаду вызывала и бесполезная трата времени и непомерная тупость тех, с кем меня вынудили общаться. Конечно, моя нелюбовь к стражникам если и повредила кому-то, то только мне самому: не прошло и суток, как я прослыл самым неуживчивым из новобранцев. Единственным моим утешением было то, что рядом со мной стажировались еще два ученика — один от меновщиков, второй от движенцев, — и они, казалось, разделяли мои взгляды. Но при всем при том они, очевидно, способны были легче приспосабливаться к новому окружению, а потому страдали меньше, чем я.

Казармы стражников располагались в самом низу Города, по соседству с конюшней. Казармами именовались две огромные комнаты, где мы жили, ели и спали в тесноте и в грязи. В дневные часы мы бесконечно тренировались, совершая марш-броски по пересеченной местности; нас учили обороняться без оружия, переплывать реки, взбираться на деревья, питаться травами и корешками и множеству других бесполезных вещей. К концу трех миль я наловчился стрелять из арбалета, а также защищаться голыми руками. Еще я нажил себе изрядное число личных врагов и понял, что разумнее будет в ближайшем будущем не попадаться им на пути. Впрочем, я твердил себе, что время покажет.